К началу нашего века в искусстве цивилизованного мира царил реалиазм. Главными фигурами театра оставались Станиславский и Антуан. Именно в этот момент Гордон Крэг начал свой поход на реализм. Он пытался срубить еще зеленое дерево.
Крэг выступил против реализма совсем не как фанатик-консерватор. У него и в мыслях не было возрождать стиль вызвавший гнев Антуана. Стиль этот обветшал прежде, чем успел сформироваться, и от него, безусловно, следовало избавиться. Но Антуан изгонял его, не предлагая взамен ничего другого.
Лозунг Антуана: «Уничтожить все следы прошлого – это необходимо!»
Гордон Крэг выступил против самодовольства реалистов. Реалисты же бросала раздраженные взгляды на надоедливого оппонента. Он был третьей силой по отношению к враждующим сторонам. При этом каждая пыталась использовать его удары против соперника.
Буквально все в тогдашнем театре вызывало неприятие Крэга: система руководства, режиссура, сценическое оформление, драматургия, актеры. Его целью было: превратить театр в самостоятельное искусство. Не следует только понимать под этим ни на что не похожие спектакли – их-то мы иногда видим.
Согласно Крэгу, театральные подмостки, которые можно сравнить с домом свиданий, ибо там встречаются все виды искусств, должны стать царством движения. Из того, что он говорил об актерах, моя память удержала семь пунктов.
Первый: актер, находящийся на сцене, должен подчинять чувства разуму, а не наоборот. Опьянение вредит любому делу, особенно же – лицедейству.
Второй: стиль и символ – вот сущность искусства.
Третий: до выхода на сцену актер должен овладеть всеми навыками мастерства. На глазах у зрителя не учатся, учиться же нужно шесть лет.
Крэг не уточнял – способствует ли приобретению мастерства болтовня в театральных кафе, когда порой получают роли; также ничего не известно насчет разыгрывания «отрывков из пьес» в училищах ( тоже не без тайного желания получить роль) – иначе ему пришлось бы признать, что наша склонность к этим занятиям уже привела нас к овладению тайнами театрального искусства.
Четвертый: есть нечто бесстыдное, когда актер традиционной школы выставляет на обозрение свои интимные переживания.
Пятый: актер должен пользоваться методами, которыми пользуются другие художники.
Шестой: актер, однако, должен отвергать рекомендации этих художников, если они приходят на сцену, чтобы подчинить её себе.
Седьмой: законы театра ещё подлежат открытию. Именно их открытие, а не увлечение сомнительными «экспериментами», является самой насущной задачей.
На первый взгляд кажется, что в самом кардинальном пункте своей теории Крэг, подобно многим прорицателям, не избежал противоречий.
І.
1. Согласно Крэгу, актер не достигает цели своего назначения из-за реалистичности своей игры, а кроме того, потому что он больше доверяет звучащему слову, чем изобразительной стороне дела. Крэг предлагает добиваться того, чтобы актерская игра обретала определенный стиль и чтобы пластика значила больше, чем слово.
2. Крэг очень подробно рассуждает о том, что тело не способно выполнять приказы рассудка, а потому не может выразить всю поэтичность души.
3. Следовательно, актера нужно заменить идеальной марионеткой.
Пока что мы не видим противоречия.
ІІ.
Свои теоретические выкладки Крэг завершил совершенно неожиданно. Он заявил, что образ актера-марионетки – не более чем гипербола, явившаяся в полемическом пылу, и что он никогда серьезно не относился к идее заменить актера марионеткой. Что же прикажете делать? Традиционный актер, пластический актер, актер-марионетка – все это отвергнуто. Кто же должен выйти на сцену?
ІІІ.
Из этого логического тупика есть выход. Я уверен, что в своих рассуждениях относительно беспомощности тела Крэг имеет в виду безусловно серьезные, но все же преодолимые трудности, которые испытывает тело актера, стремясь подчиниться его воле.
Вот ход моих рассуждений:
1. Если прообразом идеального актера является марионетка, нужно, чтобы актер обладал её достоинствами.
2. Усвоить эти достоинства можно с помощью таких гимнастических упражнений, которые подготовят тело именно для этой цели.
Такой путь с неизбежностью приведет нас к занятиям пантомимой.
IV.
Однажды Крэг посмотрел наш спектакль и написал о нем восторженную статью. Впрочем, в ней же он заявил, что между его теорией и нашим спектаклем нет ничего общего.
Неужели он не видел, что между нашей практикой и его теориями существует сыновняя связь? Неужели он не заметил хотя бы братского родства, а на худой конец – сходства устремлений?
Это очень меня беспокоит.
И все же мне кажется, что пантомима лучше всего отвечает положениям Крэга. Итак, по пунктам:
1. Открыть законы театра?
Но разве есть другой, более научный метод, чем сорвать с актера все покровы? Чем лишить его всего постороннего: декораций, реквизита, костюмов – всего, кроме его существа?
Тогда предоставленный только самому себе актер узнает – что ему по силам, а что нет. Не станет ли нам понятнее, какое значение имели для него отнятые вещи? А также – как и зачем нужно их возвращать?
2.Управлять чувствами?
Но он просто обязан сдерживать свои чувства, то есть вести себя подобно рисовальщику, когда, рискуя потерять равновесие, хочет выразить себя пластически в тщательно разработанном геометрическом рисунке, причиняющем его телу физические страдания.
3.Бесстыдство?
Но только лицо не знает стыда, лишь оно обнаруживает наши сокровенные желания и переживания. Тело же чертит в пространстве обобщённые линии, заменяющие нашу физическую оболочку. В результате графические контуры этой оболочки подменяются той формой, которая нам нужна.
4.Стиль и символ?
Но актеру достаточно остаться обнаженным на «голой сцене», откуда изгнаны музыка и слово, чтобы стиль и символ стали для него обязательны, ибо только они могут его прикрыть. Зрители никогда не согласятся, чтобы обнаженный человек вел себя столь же развязно, как прохожий на улице. Это выглядело бы совсем комично.
5. Усиление роли пластики в театре?
Но мы не смогли бы от неё избавиться, даже если бы захотели, ибо не располагаем ничем другим.
6. Продолжительная актерская подготовка?
Но, оставшись наедине с самим собой, актер сразу понимает, чего он стоит, и не торопится объявить себя мастером. Недостаточность нашей подготовки выдает быстрое физическое утомление, предшествующее утомлению душевному.
7. Пользоваться методами других искусств?
Но нас действительно интересует, как сделаны вещи Родена, Майоля, Энгра, Синьяка, а также произведения Буало, Банвиля или Эдгара По – и отнюдь не из праздного любопытства, а ради практической пользы.
8. Отвергать художников, которые приходят в театр, чтобы подчинить его себе?
Но разве эта стадия уже не пройдена актером, решившим остаться на сцене в одиночку?
9. Если бы сбылись желания Крэга, и актер получил бы более удобный костюм, более нужные декорации, освещение и конструкцию сцены, если бы ему, наконец, вручили замечательный текст – это нисколько не помогло, ибо актер должен сам стать лучше. И тут нет другого пути, как сделать из актера своего рода Робинзона Крузо.
10. Что касается идеи Крэга заменить актера сверхмарионеткой, то я не могу отделаться от мысли, что, несмотря на все свои опровержения, Крэг подсознательно относился к ней с серьёзностью.
Лично я очень желал бы появления такого искусственного актера. Эта марионетка представляется мне огромной. Её вид и игра должны вызывать серьёзное отношение, но никак не улыбку. Это так же далеко от умиления, сопровождающего проказы ребенка. Идеальная марионетка должна вызвать страх и сострадание, уносящие в царство мечты.
Но такой инструмент ещё нужно создать и определить законы его игры. Разве не ясно, что это может произойти, когда пантомима («мим корпорель») станет наукой; ведь уже сейчас видно, что движения мима определяются основными геометрическими линиями и фигурами.
Но не все ли равно, что защищает Крэг – марионетку или человеческое тело? Выступает за актера на «голой сцене» или за другого, привлекающего себе в помощь другие искусства? Разве важно, что взгляды Крэга противоречивы, или что я неправильно понял его мысль? Какая разница, что он выступает то как памфлетист, то как философ, то как художник? Нас интересует только суть его рассуждений. Споры вокруг формулировок его доктрины не отменяют ее существования.
Цели Крэга становятся понятны не столько за чтением его сочинений, сколько потом, когда их прочтешь.
Смогли бы родиться знаменитые театральные эксперименты в России 1928 года, если бы идеи Крэга не покорили Европу начала века?
Я сам себя об этом спрашиваю.
Крэг никогда не был доктринером, хотя многие воспринимают его именно так. Некоторые высказывания Крэга о работе Станиславского показывают, что он был способен восхищаться самыми разными проявлениями искусства.
Однажды он написал, что у меня жестокие убеждения. Со своей стороны могу заметить, что его убеждения тонки, восприимчивы к чужому, но столь же непоколебимы, сколь и деликатны.
Крэгу не свойственны ни высокомерие, ни желчность, ни запальчивость. Он радуется победе другого, если она честна. Он готов праздновать её вместе со всеми и радоваться той роли, которую в ней сыграл.
Я думаю, мы выбрали вождя правильно.
Там, где пасует Крэг
Злые языки не прочь посудачить, что Крэг, собственно,ничего не создал. Я хочу показать, что его отказ от деятельности так же прекрасен, как может быть красноречиво молчание.
Согласится ли принципиальный политик на портфель министра, не имея возможности проводить линию, которая создаст ему доброе имя?
Нет, не согласится. Однако, если в той же ситуации окажется непорядочный человек, то все решат, что он свихнулся.
Впрочем, политика ли это?
Скорее, уловка.
Понимаем ли мы, что такие отступления менее опасны для творчества и лучше способствуют ему, чеминые победы?
Я знаю режиссеров, которые шли от поражения к поражению, пока эти поражения не стали ступеньками лестницы, ведущей к славе.
Поражения были плодотворны, когда художник оказывался погребен под развалинами собственного творения. Принимаясь за него, он рассчитывал только на то, что у него хватит сил завершить постройку.
Потом он укреплялся в решении, собирал волю в кулак и погибал, не склонив головы
Да здравствуют поражения пророков и ясновидцев!
Известны и благородные победители, которые соглашались, так сказать, взойти на вершину только в конце жизни, проведенной в катакомбах педагогики в ожидании Неизбежного. Они тоже умерли, правда от старости, вскоре после триумфа, который порой доводилось пережить и похоронить.
Однако большиство тех, кто считает себя сверхчеловеком, якобы живущим вне мирских забот, на самом деле от них уклоняется. И если спросить их, какова разница между выражениями идеи и самовыражением – они ничео не ответят.
Покончить с собой, чтобы потом снова родиться, да ещё биться за существование – разве это не смешно?
Странные сделки совершаются среди людей: продать душу может только тот, у кого её нет.
Бодлер однажды заметил, что его цель – не успех, а выполнение задуманного.
Прежде чем утверждать, что Крэрг был недееспособен, нужно назвать таких, которые сделали то, чего Крэг не сделал, а не то, за что он и браться не хотел. Я знаю, были люди, которые пытались воплотить идеи Крэга на практике. Все они потерпели поражение, а их победы, как и следовало ожидать, лежали совсем на других путях.
Не сомневаюсь, что их имена хорошо известны, так же как их изумительные спектакли, приводящие в восторг любительниц острых ощущений.
Крэг со своим даром предвидения возвышается над ними.
Обладающий трезвым взглядом либо движется к намеченной цели, либо остается на месте. Гений и терпение неразлучны.
Кто такой ресторанный жулик? Это человек, который заказывает обед, наперед зная, что не заплатит. Крэг этим никогда не занимался.
Возгореться, а потом молча остыть – вот проявление силы духа. Есть и другая сила духа, будто приклеенная к сидячему месту. Можно ли возмущаться этим в мире, где все места – сидячие? Вот и получается, что в театре стоять не положено.
Осуществление целей, близких к идеалу Крэга, произошло в Советской России в 1927 году, потому что там нашлись средства.
Послевоенная бедность не мешала, а побуждала заниматься искусством.
Молодые актерские таланты избежали объятий кинематографа – этого людоеда, который повсюду губит всходы, не дав им вызреть.
Советское государство нашло средства для обучения актеров. Им преподавали благородные дисциплины: гимнастику, классический танец, акорбатику и др. Крэг был прав, когда говорил, что его идеи неосуществимы на Западе.
Пусть тот, кто победил без единого выстрела там, где отступмл Крэг, первым бросит в него камень.
Пусть тот, кто видит мир реально, первым бросит в него цветок.
1947г.